Нора Адамян - Девушка из министерства [Повести, рассказы]
— Вот что, товарищи, — сказал Костя, — надо поступать целесообразно. Сперва будем есть то, что может испортиться. Колбаса подождет.
Никто не возражал.
— Присаживайтесь ближе, — предложила я Глебу Александровичу.
— Благодарю. Я закусил, — ответил он и отошел в сторонку.
Ира ела нехотя. Она была безучастна ко всему окружающему. Ее большие светло-голубые глаза всегда были обращены в сторону Гиги. О чем бы он ни говорил, она слушала его широко улыбаясь.
Но Гиги говорил мало.
— Пошли! — скомандовал он, едва мы покончили с цыплятами.
Нам было все равно — идти так идти. Мы вполне сознавали свою зависимость от предводителей и покорно просунули руки в лямки своих мешков. Но Глеб Александрович запротестовал:
— Это безумие. Нас в горах застигнет ночь!
— Наверху есть старые блиндажи, — пояснил Жора. — Сейчас по холодку осилим подъем, а утром перевалим.
Пошли мы не по серпантину, а по прямой туристской дорожке. Лес кончился. Тропинку обступали высокие травы. Позади меня шел недовольный Глеб Александрович, но я не прислушивалась к его воркотне. Мне было очень трудно идти. Болели оттянутые мешком плечи, прерывалось дыхание, кровь стучала в висках. Примерно через каждые десять минут Гиги давал нам коротенькую передышку, и это бывало именно в ту секунду, когда я уже не могла сделать ни одного шага.
На одной из остановок сверху спустился Жора. Он молча снял с меня рюкзак, накинул его ремни себе на плечо и пошел рядом со мной.
Нести свой мешок всю дорогу было вопросом самолюбия. Марина никому не отдала свою ношу. Но уж бог с ним, с самолюбием! Я сразу ожила и огляделась вокруг. Травы уже не стояли стеной, а стелились по земле. Внизу в сумраке ущелья темнели леса. А мы догнали солнце, которое горело на белых вершинах. Низко сползали языки ледников, изрезанные голубыми полосами, будто следами от гигантских лыж.
— «Неприступные громады высятся над нами», — продекламировала я.
— Нет, какие же они неприступные! — сказал Жора, деловито оглядевшись. — Они давно все освоены. На каждой вершине лежат по десятку консервных банок с записками.
Мы разговорились. Жора был самый старший в семье и после смерти отца помогал матери растить детей. О себе он говорил скупо. Все переводил разговор на Гиги.
— Гиги уже на третий курс перешел. Географом будет. Он очень способный. Вообще, у них вся семья такая, сестра умная, красивая — мы с ней дружим. Отец колхозник, Герой Труда, замечательный старик. С одной стороны — вполне передовой, справедливый человек, а вместе с тем своих обычаев сильно придерживается. Например, когда мы у них на свадьбе гуляли — стаканов на столе не было, вино в турьи рога наливали. Туда больше литра входит, а на стол не поставишь — не держится. Ну, надо пить.
— Это чья же свадьба была?
Жора помолчал, потом неохотно ответил:
— Так, одна свадьба…
Мы остановились, поджидая Глеба Александровича, который сильно отстал.
— Ну где, где оно, это ваше жилье? — еще издали кричал он.
— Самое трудное пройдено, — строго сообщил Гиги. — Здесь и переночуем.
Он махнул рукой вверх. Сперва мы ничего не увидели — гора и гора. Потом, как на загадочной картинке, глазам сразу открылся домик, наполовину выбитый в горе, наполовину сложенный из камня и бревен. Грубая печь и выщербленные доски пола оказались покрытыми толстым слоем желтоватой пыли.
— Пыль веков, — пошутила я.
— Пыль войны, — серьезно сказал Жора. — Это последние военные укрепления в горах. Дальше фашисты не прошли.
Он уже где-то нашел тесину и ловко раскалывал ее складным ножом.
— У него есть топорик, — сказала я шепотом, указывая на Глеба Александровича.
— У другого можно взять и без спросу, — ответил Жора, — а этот человек сам должен предложить.
Но человек и не думал предлагать. Он снова вытащил термос и пил свой кофе.
Мужчины налаживали костер. Ира мечтательно смотрела на Гиги.
— Ира, — окликнула я девушку, — пойдемте-ка мы с вами за водой.
Она удивленно взглянула на меня, но встала. Мы спустились к речушке, вытекающей из-под ледникового языка, и пока прополоскивали посуду, я узнала, что Ира — техник, живет в Ленинграде, работает на станкостроительном заводе. В Теберду она попала по путевке — завод премировал лучших производственников… На Кавказе девушка никогда не была, и меня удивило не то чтоб безразличие, а какое-то спокойствие, с которым она смотрела на величие окружающей нас природы.
— Вам не нравятся горы, Ирина?
— Отчего ж, горы хорошие, — ответила она.
Больше спрашивать было не о чем.
Солнце уже зашло. Ледники стали розовыми, а воздух резким и холодным. Печка в нашем убежище отчаянно дымила. Едкий дым зеленоватыми, плотными струйками выползал из ее бесчисленных щелей. Только низко пригнувшись к земле, можно было спастись от дыма.
Пока мы ужинали, я старалась не думать о том, как мы будем спать. Глеб Александрович уже влез в спальный мешок облегченного типа — небольшой, но, видимо, достаточно теплый.
— Ничего, — сказал Жора, — и мы сейчас отлично устроимся!
У ребят оказался кусок брезента. Мы расстелили его на полу. Маринку я укрыла сложенным вдвое одеялом. Она заснула быстро, а для нас началась бесконечная ночь с короткими провалами в сон. Сперва никак не удавалось улечься на жестком, в рытвинах полу. Потом я задремала, но скоро проснулась, дрожа от холода.
Видимо, стужа разбудила не только меня. Гиги сидел перед печкой и подкладывал в нее щепки, а Ира, облокотившись на свой мешок, говорила ему шепотом:
— Ты сказал — оставайся. Я осталась. Я не посчиталась, что отпуск свой просрочила, что с работы меня могут снять. А ты все молчишь. И ничего я не знаю. Ничего ты мне не оказал.
— А тебе обязательно слова нужны?
— Ну, а как же иначе объясняются люди? Я от товарищей отстала, иду с тобой. А куда? Зачем? Как во сне… Не знаю даже, любишь ли ты меня…
— Вот! — сказал Гиги. — Именно этого твоя душа хочет. Но я еще ни одной женщине не сказал, что я ее люблю. И не скажу! Без слов понимать надо. Я тебе предложил: «Пойдем со мной». Ну и конец. И все!
«Ах, мальчишка! Ах, хвастун!» — подумала я и неожиданно задремала. А когда у меня одеревенела шея и я снова открыла глаза, Гиги уже спал, а Ирина лежала рядом со мной.
Наконец стало светать. Костя первым вышел из блиндажа, но тотчас вернулся обратно.
— Вы только посмотрите, что творится! Ночью выпал снег. Не удивительно, что мы так зябли…
Все вокруг было в снегу. У наших ног лежали плотные волнисто-кудрявые облака. Над собой мы видели белые вершины гор, но внизу уже ничего нельзя было разглядеть.
— Скверное положение, — сказал Глеб Александрович, — я эти места знаю. Не меньше трех дней здесь просидим.
Я пришла в ужас от его слов, но, поглядев, какой он встрепанный и измятый, сообразила, что сама выгляжу не лучше, и это меня испугало еще больше.
Одна Маринка отлично выспалась и чувствовала себя хорошо. Мы умылись снежком и сидели вокруг костра, который развели у дома.
— Может быть, разделим продукты на несколько дней? — мужественно предложил Костя.
— Это зачем? — презрительно спросил Гиги.
— Ну, а на случай, если погода не изменится и нам придется здесь задержаться.
— Для чего нам задерживаться? — мягко оказал Жора. — Вот позавтракаем — и тронемся.
Глеб Александрович пил кофе из своего термоса.
— Последняя, — с торжеством шепнула мне Маринка.
— Что «последняя»? — не поняла я.
— Кружка последняя. Уже все вылил из термоса!
— А тебе-то что?
— Теперь у нас будет просить котелок. А мы не дадим.
— Кто это не даст?
— Жора не даст. Мы так решили. Пусть с нами питается.
— На что он тебе нужен? — никак не могла я понять.
У нас было множество вкусных вещей — и шоколад, и печенье, и пирожки. А Глеб Александрович ел только крутые яйца и сухие галеты. Да и не такая была девочка Марина, чтоб польститься даже на самую вкусную еду. А все-таки я чувствовала, что для нее было очень важно присоединить Глеба Александровича к общему столу.
— Кстати, о продуктах, — мрачно сказал мне Костя, когда мы после завтрака пошли размять ноги. — Ты знаешь, ночью произошла очень неприятная вещь. Я даже сперва не хотел тебе говорить.
Он покосился на Марину, которая собирала чернику, стряхивая снег с зеленых кустиков.
— Понимаешь, вчера, когда мы поднимались, Жора все спрашивал Маринку, что находится у меня в рюкзаке. Я сам слышал, как он спросил: «А кроме еды, ничего нет?» А ночью я своими глазами видел, как он вытащил из моего мешка эту проклятую бутылку коньяка и консервы.
Я ничего не смогла ему ответить.
— Черт с ним, с коньяком! — все больше распалялся Костя. — Мне за парня обидно. Что ты молчишь? — рассердился он на меня.
